Ранняя патристика II – III вв.

Период ранней патристики традиционно подразделяется на два этапа. К первому этапу (II — нач. III в.) относится творчество наиболее ранних мыслителей святоотеческой богословской культуры, заложивших фундамент будущей христианской догматики («апостольские отцы» и ранние отцы-апологеты).

Начало патристики ознаменовано появлением сочинений т. н. «апостольских отцов» к числу которых обычно относят имена шести христианских авторов первой половины II в.: Варнавы, Климента Римского, Игнатия Антиохийского, Поликарпа Смирнского, Гермы и Паппия; а также одно сочинение неизвестного автора под условным названием
«Учение двенадцати апостолов Гили по первому слову текста, Дидахе, т. е. «учение»)».

«Апостольские отцы» считались либо прямыми учениками апостолов, либо учениками их наиближайших преемников. В целом для стиля мышления этих отцов характерным является полное отсутствие систематичности, высокая религиозность и внутрицерковная направленность.

В их сочинениях, чаще всего написанных по конкретному поводу, христианское вероучение преподносится с преобладанием морализаторских элементов над элементами отвлеченной богословской теории Жизнь и проповедь Христа предстают в этих текстах как новый закон который пришел в этот мир, чтобы сменить законодательство древнее и, с приходом Христа, устаревшее («ветхозаветное»); христианская жизнь в церковных общинах описывается как послушание этому закону.

Основа спасения — это смерть и воскресение Христа: через Него дается прощение грехов и освобождение от несчастий. В качестве высших нравственных императивов провозглашаются «смерть для мира» и «следование за Христом». Грех описывается как порча и злое желание, неведение и заблуждение; спасение рассматривается как вечная жизнь, свобода от смерти и обретение истины Бог — един, всемогущ, непознаваем для человека; он сотворил этот видимый мир и тем самым явил свою благодать, свою волю и праведность. Христос — это Бог, воплотившийся в человека; он тайно с начала времен господствует на небесах и явится в предназначенный день как судья живых и мертвых.

«Апостольские отцы» являются важным звеном между временем Откровения и эпохой традиции; их мышление представляет собой первый опыт теоретической рефлексии, когда христианская мысль только едва начинала осознавать свое собственное содержание и обращалась, как правило, исключительно к немногочисленной церковной аудитории.

«Апостольские отцы» были первыми кто на исходе античных времен почувствовал важность и сложность задачи культурного самоопределения христианства, — но для решения этой задачи нужны были средства, которыми эти писатели не обладали.
К середине II в. отдельные группы немногочисленных христиан жили в обществе весь культурный уклад и вековые традиции которого резко противоречили христианскому мироощущению.

В Римской империи второго века христианство было объявлено «незаконной религией»: оно не входило в список дозволенных законодательством религиозных учений, и поэтому даже малейшее подозрение в принадлежности римского гражданина к этой считавшейся ложной и вредной «секте» было достаточным юридическим поводом для преследования.

Для того чтобы новая вера приобрела легитимный характер, христианская церковь должна была в первую очередь примириться с преобладающим в римском языческом обществе синкретизмом (сосуществованием многих верований), т. е. признать Иисуса Христа «всего лишь» одним из богов римского пантеона и согласиться участвовать в культе обожествленного римского императора и римских богов.

То обстоятельство, что многие христиане в категорической форме отказывались и от того, и от другого служило для римской имперской администрации достаточным основанием для обвинения их в атеизме. В этой сложной и тягостной исторической обстановке зародился феномен публичной, хотя и односторонней, полемики между учеными христианами и просвещенной языческой интеллигенцией, получившей название апологетики (греч. απολογία — «защитная речь»).

К числу наиболее ранних отцов- апологетов 2-й пол. II в., писавших на греческом языке, принадлежали Кодрат, Аристид, Аполлоний, Иустин Философ и Мученик («Первая Апология», «Диалог с Трифоном»), Татиан Ассирийский («Речь против эллинов»), Афинагор Афинский («Прошение о христианах», «О воскресении мертвых»), Феофил Антиохийский («Три книги к Автолику о христианской вере») и Мелитон Сардийский; к представителям ранней апологетики также в значительной степени принадлежали: писавший по-гречески Ириней Лионский, его ученик Ипполит Римский и в отдельных своих сочинениях Ориген («Против Кельса»); а также первые христианские латиноязычные авторы конца II — начала III в.

Минуций Феликс («Октавий») и Тертуллиан («Апологетик», «К язычникам», «О свидетельстве души»). Сочинения апологетов были впервые обращены к внешней, языческой аудитории — значительно более подготовленной в богословской и философской науке, чем большинство первоначальных христиан.

Апологеты должны были доказать языческому миру, что

• языческие верования не в пример более нелепы и предосудительны, чем христианство, в глазах его оппонентов;
• эллинская философия утонула в противоречиях и неспособна дать миру единую универсальную истину;
• лучшие представители древней языческой философии (прежде всего Гераклит, Сократ, Платон и отдельные стоики) были близки к христианству; что
• христианство есть в собственном смысле единственная истинная и пригодная для всех философия.

Показательным для феномена апологетики в целом являются факты из биографии Иустина Философа (ум. 165 г.), о которых он сам сообщает в своем «Диалоге с Трифоном иудеем». Здесь Иустин говорит о себе как об искреннем почитателе всяческой философской премудрости, смысл которой заключается в том, чтобы служить основанием для постижения Бога и бытия и через знание высших начал привести человека к счастью.

В поисках лучших наставников Иустин обращается попеременно то к стоикам, то к ученым-перипатетикам, то к загадочным пифагорейцам, — однако его всякий раз ожидало разочарование. Наконец, он оказывается среди платоников: «Сильно восхищало меня Платоново учение о бестелесном — рассказывает Иустин, — и теория идей придавала крылья моей мысли; в скором времени, казалось, я сделался мудрецом, и в своем безрассудстве надеялся скоро созерцать самого Бога, ибо такова цель Платоновой философии» (Иустин. Диалог с Трифоном, 2. Пер. П. А. Преображенского).

Вслед за этим, находясь в философском уединении, он встречается с неким старцем, который стал спрашивать неофита- платоника о сущности Бога-творца и о природе души. Когда Иустин изложил своему собеседнику взгляды Платона на бога и на теорию переселения душ, старец отметил одну очевидную несообразность: если души, которые видели Бога, после вселения в тело все забывают, то блаженство их призрачно и не приносит успокоения; если же те, кто не может, по недостоинству, видеть идеи и Бога, в наказание за свое недостоинство остаются в материальном плену, то наказание это, по существу, бесполезно, поскольку они не страдают от чувства утраты и не ведают сожаления.

Если душа человека бессмертна и живет постоянно, извечно, то это не потому, что душа есть бессмертная жизнь, как учит Платон, а потому что того хочет Бог, такова Его воля. Старец советует Иустину прочесть сочинения древних пророков и книги апостолов, так как единственно в этих писаниях заключается истина. «В сердце моем тотчас возгорелся огонь, и меня объяла любовь к пророкам и тем мужам, которые суть друти Христовы; и, размышляя с самим собою о словах его, я увидел, что эта философия есть единая, твердая и полезная.

Таким-то образом сделался я философом» (Диалог с Трифоном, 8. Пер. П. А. Преображенского). С точки зрения апологетов, христианское вероучение является истинной философией, и только одна христианская вера способна ответить на все те вопросы, которые были оставлены без ответа всей предшествующей философской традицией. Только лишь христианство способно дать страждущим то, что философы ищут, но не могут найти, так как источником христианской премудрости является не человеческий разум — сколь угодно талантливый и искушенный, но Божественное Откровение.

В целях защиты основ христианской догматики от нападок языческой критики апологеты нуждались в универсальной и сильной идее, которая стала бы прочным фундаментом для понимания и адекватного изложения — перед лицом образованных оппонентов — теоретических принципов нового вероучения.

Этой идеей в учении ранних отцов-апологетов стала идея Разума — Логоса (греч. λόγος — «речь», «слово»,
«понятие», «разум»), отождествленная ими, с одной стороны, с Иисусом Христом и Премудростью Божьей — в соответствии с богословской теорией ап. Иоанна (Ин., 1:1), и, с другой стороны, с парадигмами ранней стоической и платонической философских традиций. Бог понимается апологетами как существо непостижимое, трансцендентное миру, вечное, неизменное и самодостаточное.

Второе Лицо (ипостась) божественной Троицы — Логос, Сын Божий, Христос — присутствует в Боге-отце наподобие некой «разумной потенции», получающей свое «энергетическое» и ипостасное (греч. — «осуществление») выражение в акте творения мироздания.

В вечности Логос был вместе с Богом как собственный разум и промысел Божий (греч. — «внутренний логос», термин стоической философии), после чего, по решению Бога-Отца, при сотворении мира Бог-Логос (Христос) стал буквально «проявляться вовне» (греч. λόγος προφορικός «внешний логос»), обусловив тем самым направленность реализации вечного замысла. Логос есть Слово, рожденное от Отца; через Него сотворено все существующее.

Характерной особенностью теологии ранних апологетов был субординационизм (учение о неравнозначности ипостасей Святой Троицы), преодоленный вполне только в творчестве представителей зрелой патристики, т. н. Каппадокийцев — Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского (вторая пол. IV в.).

Дело в том, что рождение (т. е. вхождение в ипостасное бытие) Сына-Логоса апологеты считали событием, связанным с актом творения мироздания. Вследствие этого получалось, что Сын Божий есть нечто, что «позже» и «меньше» Отца, т. е. является «неравнозначным» Отцу, будучи богом-посредником между Богом-творцом и мирозданием в целом.

Предполагая возможность различия между Богом Отцом и Логосом-Сыном, которое было бы обусловлено фактом и временем возникновения мира, апологеты тем самым вносили в природу божественной сущности элементы развития и изменения. О третьем Лице (ипостаси) божественной Троицы — Духе Святом — апологеты писали не много, и поэтому говорить о законченном и продуманном до конца богословии триединства применительно к этим христианским писателям не приходится.

Ранняя христианская апологетика И —III вв. имела огромное значение для всей последующей истории святоотеческой мысли: апологеты первыми осознали возможность глубокого синтеза христианства и эллинской образованности и показали его исключительно продуктивный характер.

Кроме того, они были первыми, кто приветствовал нарождавшийся интерес к христианству со стороны просвещенной языческой интеллигенции; здесь достаточно будет упомянуть популярное изречение пифагорейца-платоника II в. Нумения Апамейского: «Что есть Платон, как не Моисей, говорящий по-аттически? » — или же предположения Кельса, известного критика христианства, что Иисус наверняка был читателем сочинений Платона, а апостол Павел
— Гераклита (Ориген. Против Кельса, VI, 12; 16).

Еще одной важной попыткой придать христианству характер упорядоченного философского учения был гностицизм, представлявший собой конгломерат многочисленных религиозных и философских течений I-IV вв., в которых особую роль играл т. н. гносис (греч. — «знание») — тайное знание о мироздании, Боге и человеке, открытое неким Спасителем (или спасителями) и сохраняемое эзотерической традицией.

Обладание подобным знанием само по себе приводило к спасению. До конца XIX в. гностические учения были известны только из сочинений ересиологов — христианских авторов, занимавшихся систематическим опровержением ересей и полемизировавших с гностиками. В XIX в. в Египте было обнаружено несколько гностических сочинений в коптском переводе, наиболее значительным из которых является т. н. «Пистис София».

В 1945 г. в Египте близ местечка Наг-Хаммади (древний Хенобоскион) была найдена гностическая библиотека, включающая 52 сочинения; они относятся к разным гностическим течениям и написаны на коптском языке. Известны различные гностические секты: офиты, барбелогностики, карпократиане и другие.

Известны также имена многих гностических учителей, творцов философско-религиозных систем: Симон- Маг, Маркион, Феодот, Марк, Менандр, Саторнил, Карпократ, Валентин, Василид и другие. Назначение высшего знания (гносиса) заключается в том, чтобы ответить на ряд принципиальных вопросов: «Кем мы были? Кем стали? Где мы были? Куда заброшены? Куда стремимся? Как освобождаемся? Что такое рождение? Что возрождение?»

В ответах на эти вопросы проявляется негативное отношение гностиков к обустройству Вселенной, а также к создателю этого мира («ложному богу») — хвастливому и неразумному Демиургу, который обычно отождествлялся с Богом-Творцом Ветхого Завета. Наряду с убежденностью в крайней ущербности Бога-творца и всего мироздания, гностиков отличала также уверенность в том, что «на самом верху», вне порядка вещей, располагается истинный Бог и Отец, Непознаваемый Бог — всеблагой и всесовершенный.

В самом начале времен высший Бог порождает из собственной сущности Плерому (греч. πλήρωμα — «полнота», «обилие», «множество») — полноту совершенного бытия, состоящую из попарно соединенных ипостасей-эонов (греч. αιών — «век», «срок времени», «вечность», «ограниченный временем мировой распорядок»), — своеобразную «лестницу бытия», на ступенях которой иерархически располагаются все эманации вечного и совершенного естества.

Последний в порядке эонов, обладающий женской природой (София), руководствуясь дерзостным своеволием «быть» («быть самим по себе»), намеревается уподобиться высшему Богу. Вследствие этого неразумного побуждения София рождает нелепое и уродливое существо и, ужаснувшись содеянному, буквально «выталкивает» свое порождение за пределы сверхсущего бытия.

Сын Софии (называемый часто Иалдабаофом), родившийся вследствие заблуждения, является воплощенным незнанием (греч. ) и безрассудством; он назначает себя единственным Богом и приступает к творению мира, столь же ущербного и безобразного, как и его создатель.

Этим миром он правит вместе с архонтами (т. е. букв. «правителями»), которых сам некогда сотворил. Когда же приходит черед сотворения первого человека, то невидимым образом происходит вмешательство высших — благих и пребывающих в истине — сил, и тогда человек, называемый либо Адамом, либо Адамом Кадмоном, получает частицу подлинной сущности высшего божества, которая от него переходит к потомству.

В силу причастности к чистой, бессмертной и незапятнанной ложью природе, человек в этом мире является странником и чужеземцем; подлинной родиной для человека является Плерома, а не пространство и не история этого мира; смыслом и целью человеческой жизни должно быть спасение от него. Гносис, тайное знание, как раз и является осознанием человеком своей изначальной божественности; само по себе обретение гносиса автоматически обозначает спасение человека, его возвращение к самому себе.

Символом и образцом для такого самопознания и, как следствие, освобождения от всего специфически материального и мирского, с точки зрения представителей христианского гностицизма — Маркиона, его ближайшего ученика Апеллеса, Валентина и Василида (приблизительно сер. II в.), был Иисус Христос. В жизни Христа с точки зрения гностицизма смерть и страдания, в сущности, не имеют значения, так как Христос — это, собственно, не человек, а духовное существо, произошедшее из эонов.

Этот Христос никогда не «рождался», не «жил», не «умирал», но, проповедуя истину, лишь облекался на время в призрачную оболочку. Целью Христа было спасение падшей в убожество Софии (греч. σοφία — «мудрость»), ее возвращение к чистому бытию и восполнение Плеромы до изначального состояния; и, как следствие, освобождение человеческих душ от плена материи и возвращение их на «духовные небеса».

Более полувека гностицизм успешно соперничал с ортодоксальным учением церкви, пытаясь по-своему синтезировать и обобщить достижения эллинской философской науки и содержание новозаветного Благовестия. Борьбе с гностицизмом посвятили себя большинство выдающихся богословов второй пол. II — нач. III в.; среди них выделяются имена Иустина; Иринея Лионского; Ипполита Римского и Квинта Септимия Тертуллиана. Окончательно гностицизм как особый феномен позднеантичной религиозной и философской культуры исчезает к V в., однако отдельные элементы учения гностиков позже легли в основание манихейства (возникшего в III в.) и многочисленных ересей христианского Средневековья (павликиане, богомилы, катары).

Первым центром формирования спекулятивных универсальных богословских систем на христианском Востоке стала Александрийская богословская школа. Первым известным главой этой школы был некий Пантен; он не оставил после себя никаких сочинений. Учениками Пантена были крупнейшие представители школы — Климент Александрийский и Ориген.